Пост-хоррор. Искусство, жанр и культурное возвышение - Church, David
Затем Призрак слушает шестиминутный пьяный монолог, который ведет за кухонным столом человек, выражающий крайний скептицизм по поводу ценности существования, особенно если приобретение денег или любви не даст никому существенно большей продолжительности жизни, чем у других. Используя в качестве примера легко напеваемую мелодию бетховенской "Оды к радости", он рассказывает о том, что лучшее искусство когда-то было создано для возвеличивания Бога, но в секулярном мире все чаще человеческие творения, от искусства до детей, мотивируются заботой о личном потомстве. (Этот музыкальный пример особенно пикантен, потому что инди-музыкант Уилл Олдэм играет этого персонажа, которого называют только "Прогнозист"). Он продолжает рассуждать о будущем, отмечая, что эта знаменитая мелодия, возможно, переживет катаклизмический крах человеческой популяции, если на мгновение даст выжившим "что-то, кроме страха, голода и ненависти", о чем можно подумать, или даже может быть взята в космос будущими людьми, спасающимися от экологического разрушения Земли, но это будет лишь временная передышка, потому что Солнце в конце концов умрет, и Вселенная расширится, уничтожив всю существующую материю.
Гипотетически спросив, у кого из участников вечеринки есть дети, он легкомысленно сообщает: "Ваши дети умрут - и ваши тоже", тем самым связывая конец человеческого творения с антинаталистским убеждением Лиготти, что этичнее не заводить потомство. Прогнозист уныло заключает:
Вы можете написать книгу, но страницы сгорят. Вы можете спеть песню и передать ее по наследству. [...] Можно построить дом своей мечты, но в конечном итоге все это будет иметь не большее значение, чем вкапывание пальцев в землю, чтобы закопать столб для забора. Или трахаться - что, полагаю, почти одно и то же.
Подобно тому, как "Мать!" выражает скептицизм по поводу ценности искусства (Божьего творения как "поэзии"), если всему этому суждено закончиться полным уничтожением, "Прогнозист" намекает на грядущие апокалиптические "последние времена", когда не останется людей, способных вспомнить о нашем бывшем присутствии на Земле как экзистенциально сознательного вида (и уж тем более вспомнить фильм Лоури, музыку Олдхэма, философию Лиготти, книгу, которую вы сейчас читаете, ad infinitum).
Речь Прогнозиста, таким образом, удивительно близка к философскому пессимизму Лиготти, учитывая его неприятие гуманистических ценностей, таких как искусство или любовь ("Давайте оставим любовь в стороне [. . . .] Это просто наука"), как более долговечных в человеческой памяти, чем ранние ветви семейного древа перед лицом равнодушной Вселенной. Дилан Тригг утверждает, что этот "соблазнительный образ разрушенной Земли" как живого организма, который вновь расцветет после исчезновения людей, - "постчеловеческая фантазия", которая вполне может побудить к "смирению в настоящем". Однако романтизация руин, созданных человеком, парадоксальным образом повторяет гуманистический способ антропоморфизации природного мира, который сам по себе "преодолевает невзгоды".33 Другими словами, эта распространенная фантазия о триумфе Матери-Природы в недалеком постчеловеческом будущем эффективно служит более крупной геологической версией "руин-порно" - хотя и работает как обратная сторона тенденции руин-порно игнорировать или затушевывать беды, выпавшие на долю прежних обитателей таких руин (как обсуждалось в предыдущей главе).34
Действительно, вскоре после монолога Прогнозиста, в какой-то неопределенный момент в будущем, бульдозеры сносят заброшенный дом Призрака, как раз в тот момент, когда он собирается извлечь из дверной коробки сложенный клочок бумаги, на котором М написала послание перед переездом (этот ритуал она начала практиковать при переезде в детстве). В оставшиеся полчаса "Истории с призраком" бездомный Призрак бродит по разным ландшафтам (что свидетельствует о влиянии на Лоури ранних фильмов Терренса Малика), а временные эллипсы в повествовании становятся все более заметными. Он блуждает по промышленной стройплощадке строящегося небоскреба, а когда добирается до крыши уже готового здания, то смотрит на футуристический городской горизонт.
Но, спрыгнув с крыши в явном самоубийственном прыжке, Призрак просыпается на том же месте веками ранее, когда семья белых поселенцев-колонистов прибывает на Старый Запад в крытой повозке. Пока Призрак бродит вокруг этой сцены, он наблюдает, как отец вбивает колья для строительства их скромной усадьбы - отсылка к более раннему/будущему сравнению Прогнозиста между закапыванием столба для забора, строительством дома мечты и размножением семьи - в то время как Призрак наблюдает, как младшая дочь семьи поселенцев закапывает скрытое послание под скалы, словно предвестник детства самого М. где-то в глубине веков. Однако эти потенциально обнадеживающие образы оказываются под угрозой, когда Призрак внезапно видит последствия резни семьи поселенцев, устроенной коренными американцами, и техасские луга вскоре вырастают над трупами семьи, когда природа возвращает себе эту поляну.
Хотя эта интерлюдия на Старом Западе свидетельствует о кратковременном переходе "Истории с призраком" к вестерну, фильм завершается в том же современном доме, где он начался, с обычным возвращением к домашней романтике/драме, когда Призрак наблюдает за тем, как С и М впервые въезжают в дом. Как в другом видении о возвращении, С теперь фактически наблюдает за собой в своей прежней жизни, а зритель наконец получает некоторую запоздалую предысторию о супружеской паре. С., как ни странно, зациклен на том, чтобы остаться в этом доме, а не переехать в новый; он способен лишь туманно объяснить, что у них там "история", и, похоже, удерживает М. от какого-то будущего карьерного роста, поскольку она разочарованно отвечает: "Не так много, как ты думаешь". Подслушанный Призраком, С в конце концов соглашается с ней, что они могут уехать, - и это происходит как раз перед тем, как Призрак со злостью ударяет по пианино, как своего рода жест будущего совершенного времени или предупреждение своему живому "я" не уезжать и тем самым исполнить свою судьбоносную кончину.
Казалось бы, попав в бесконечный цикл смерти и призрачного воскрешения, фильм наконец заканчивается тем, что Призрак успешно достает спрятанную записку со стены, читает сообщение (его содержание скрыто от зрителя), а затем лист падает на пол, как будто С наконец-то смог двигаться дальше. Действительно, форма "Призрака" в виде чистого белого листа напоминает сложенную белую записку: оба они изображены как послания, оставленные в ожидании адресата, что также отсылает к эпиграфу фильма Вульф. Как и в случае с замурованной запиской, рассказчица из "Дома с привидениями" Вульф представляет себе призрачную пару, обыскивающую ее дом в поисках "зарытых сокровищ", и просыпается от неожиданности, осознав, что призраки ищут "свет в сердце".35 По иронии судьбы, несмотря
